стоять здесь без дела.
В этот час Маргарита отдыхала, сидя с книгой в главном зале замка Юссон. Увидев гостью, дочь Екатерины немало удивилась.
– Ты? – удивлённо воскликнула она, глядя на Мадлен. – Не верю… Что заставило тебя заявиться ко мне?
– Я знаю, Ваше Высочество, что мы расстались на дурной ноте. Вы не питаете ко мне симпатии, – произнесла девушка. – Но вы единственный человек, который может дать ответ на мучающий меня вопрос.
– С чего ты решила, что я стану говорить с тобой? – высокомерно бросила Маргарита.
Подумав, Мадлен протянула Маргарите перстень Екатерины Медичи, что преподнесла ей Селеста при первой встрече в Жарден Флюрьи.
– Вы вынуждены сидеть в этом замке, потому что вся Франция знает о Вашем предательстве, – начала Мадлен. – Это кольцо, принадлежавшее вашей матери, станет символом вашего прощения. Увидев его, все будут думать, что перед смертью Екатерина простила вас. Это оправдает вас в глазах подданных, что верны вашему брату.
Маргарита размышляла, молча глядя на знакомый перстень. Наконец, протянув руку, забрала кольцо.
– Хорошо, – ответила она. – Ты нашла способ расположить меня к разговору. Говори, зачем ты приехала? Что хотела узнать?
– Меня интересует символ на груди вашего мужа. Вы знаете, откуда он у него?
Услышав вопрос фрейлины, Маргарита напряглась. Её глаза расширились, наполнившись страхом и сомнениями.
– Я знаю. Но захочешь ли ты знать правду?
– Она мне необходима, – призналась Мадлен.
– Я обещала ответить на твой вопрос, и сделаю это. Но знай, мой ответ тебе не понравится, – произнесла Маргарита и начала свой рассказ. – Гугеноты и католики ведут между собой давнюю войну. В 1570 году во Франции, как казалось многим, наконец наступило время перемирия. Противоборствующие стороны подписали Сен-Жерменский мирный договор, определяющий свободу вероисповедания. Для кого-то этот договор стал праздником, для меня же – приговором. Сразу после его подписания мать начала подыскивать мне в супруги гугенота. Она всё твердила о том, что такой союз сделает Францию сильнее и положит конец распрям. Но она лгала, как и всегда. Спустя два года мне было объявлено, что моим мужем станет Генрих Наваррский. Он уже бывал при дворе, мне доводилось встречаться с ним. Но, в отличие от большинства девушек, я никогда не была им очарована. Более того, в моей жизни уже был человек, которому было отдано моё сердце.
– Вы говорите о Генрихе де Гизе? – робко спросила Мадлен.
– Да. Уже тогда мы были влюблены друг в друга. Он хотел попросить у моего брата Карла, что тогда сидел на троне, моей руки. Но у короля и Екатерины Медичи были на меня другие планы, – зло выдохнула Маргарита и продолжила. – Незадолго до венчания ко двору прибыла Жанна Д’Альбре – мать Наваррского. Я видела, что мой будущий брак с её сыном тяготит её. И тогда я решилась на разговор. Придя к Жанне, я сказала, что она совершила ошибку, согласившись на эту свадьбу. Высказала и предположение о том, что моя мать задумала недоброе. И Жанна поверила мне. Взяв меня за руку и заглянув в глаза, она пообещала, что свадьба не состоится. На следующий день, переговорив с моей матерью и разорвав мою помолвку с Анри, она отправилась собирать вещи, чтобы покинуть Париж. Но ни она, ни я тогда недооценили Екатерину Медичи. Моя мать преподнесла Жанне прощальный подарок – перчатки из тончайшего кружева. Вот только они оказались пропитаны ядом. Я видела, как она умирала. Это была ужасная смерть. Я помню, как Жанна стояла у окна, ладонями в перчатках касаясь лица. Но это длилось недолго. Внезапно её спокойное, слегка высокомерное лицо начало меняться. Она будто с удивлением прислушивалась к себе. Затем, убрав руки от лица, вытянула их вперёд, не веря собственным глазам. А в следующую секунду на её лице появилась гримаса ужаса, и она закричала – громко, надрывно. Кожа на её лице начала покрываться волдырями, а затем и вовсе исчезать, обнажая мышцы, кости… То же самое происходило и с руками – кожу на них разъедал яд. Крича и корчась в агонии, Жанна опустилась на пол. Одной ногой уже шагнувшая в могилу она страшно выла, пытаясь стянуть с себя остатки отравленной ткани. Но ничего не получалось, вместе с перчатками отваливалась и кожа. В эту минуту в её покои ворвался Анри. Побелев от ужаса, он застыл на месте. Её кровь уже была повсюду, она пачкала пол, занавески, кровать. Зайдясь в последнем жутком крике, Жанна протянула руки к сыну и поползла в его сторону, оставляя за собой кровавый след. А потом её крик стих. Жанна, вернее, то, что ещё несколько минут назад было ею, рухнуло на пол. Тело, чьи мышцы и кости выглядывали сквозь поражённую ядом кожу, больше не шевелилось. Глядя на обезображенный труп матери, Анри лишился сознания. Он долго не приходил в себя. Мне даже стало жаль его. Тогда я надеялась, что разговоров о свадьбе больше не будет. Думала, Анри, возненавидя мою мать, навсегда покинет Париж. Но всё обернулось иначе. В тот вечер я шла в его покои, чтобы выразить ему свои соболезнования…
* * *
1572 год, Париж. Лувр.
Грациозно шагая по тёмному коридору Лувра, юная Маргарита направилась к покоям своего жениха. Настроение девушки было скверным, ей совершенно не хотелось пересекаться с будущим мужем, выбранным для неё матерью. «Мне нужно только выразить своё сожаление по поводу кончины его матушки, и всё», – успокаивала себя Маргарита. Подойдя к нужной двери, девушка постучала, но ей никто не ответил. Маргарита постучала снова. Не дождавшись ответа во второй раз, девушка аккуратно приоткрыла дверь и заглянула в образовавшуюся щёлку. Генрих Наваррский сидел на краю кровати, не обращая внимания на стук. Юноша бы погружён в собственные мысли.
Не замечая чужого взгляда, он вслух проговаривал то, что крутилось у него в голове.
– Ненавижу Екатерину… ненавижу их всех… – зло шептал он. – Мама, я уверен, что твоя смерть – дело рук Медичи. Эта старая тварь так хотела женить меня на своей дочери, что пошла на убийство. Это не сойдёт ей с рук. Я убью её… Убью!
В это время на балконе в покоях Наваррского послышался шум. Юноша поднял голову и взглянул в сторону открытой настежь стеклянной двери. В одно мгновение в комнате стало холодно. Анри вскочил на ноги, желая закрыть окно, но вдруг в ужасе отступил назад.
– Кто здесь? – спросил он.
Со стороны балкона в комнату потянулась вереница фигур, закутанных в тёмные одежды. Один из незнакомцев откинул капюшон и явил Наваррскому свой истинный лик. То был